Билеты в Большой театр 
Драматическому тенору Георгию Михайловичу Нэлеппу, чье столетие мы отмечаем в апреле этого года, всегда принадлежало особое место в истории Большого театра. И в те годы, когда он выступал на его сцене, с 1944 по 1957, и сегодня. Нэлепп расширил границы оперного пения. В партиях из классических опер, составлявших и составляющих репертуар Большого театра, он открыл такую глубину, которая была доступна лишь литературе XX века. Нэлепп – певец удивительного простора внутреннего мира. Небывалая интенсивность внутренней жизни, выраженная вокально, обращает певца внутрь себя, заставляя его постоянно предаваться рефлексии. Пение для Нэлеппа – это диалог с собственной душой. И в этом искусстве музыкального самоанализа Нэлеппу не было и нет равных. Вокал Нэлеппа по-прежнему остается недостижимым эталоном психологического музыкального театра.
Будучи переведен в Москву из Кировского театра, Нэлепп застал на сцене Большого великое поколение певцов, но и среди этого поколения он оставался фигурой особенной, резко выделяющейся в первую очередь своей манерой пения, стилистически не ограниченной тем временем, в которое он пел, и нисколько не устаревшей по сей день. Объяснение этому следует искать в полном отказе Нэлеппа от нарочитой эффектности, которая обрекает вокальную манеру теноров на быстрое устаревание. А также в универсальности вокальной техники. Специалисты по вокалу обращали внимание на особую чистоту дикции Нэлеппа, доносившего до слушателя каждое слово. Один из музыковедов призывал молодежь обратить внимание и поучиться нэлепповско- му «пению на натуральном тоне, основе старой русской школы».
Вокальная подготовка Нэлеппа, впрочем, не была сугубо русской. Его учитель в Ленинградской консерватории Иосиф Томарс прошел школу и в России, и в Италии. Вместо положенных пяти лет учебы в консерватории Нэлеппу хватило трех. Официальная биография Нэлеппа с появлением на свет в крестьянской семье в глухом украинском селе и красноормейской юностью, внушает все меньше доверия. Очевидно, для нас уже навсегда необъяснимыми останутся природа основательнейшей вокальной подготовки Нэлеппа и его безупречной школы, тем более загадочные, что записи певца оставляют полное впечатление неведения вокальных сложностей. Об этой особенности неустанно говорили коллеги Нэлеппа, подразумевая не особую легкость в преодолении вокальных преград, а полную отрешенность от них, сосредоточенность на внутреннем смысле, который Нэлепп находил в каждой ноте на любой высоте. На фоне этого умения неожиданно обесцениваются прежние вокальные привязанности – открывается пустота пения ради наслаждения высокими нотами, вторичность эротической обольстительности звука.
Впрочем, обаяние мужественности, несомненно, присуще голосу Нэлеппа, столь же, сколь и почти женская эмоциональная тонкость. Однако те задачи, которые ставил и решал певец, уводили его в сторону от любования красотой собственного голоса. Если голоса других певцов словно позируют перед слушателем, то голос Нэлеппа просит соучастия, приглашает следовать за ним. Этот голос – надежный проводник по подробнейшему миру грез. Нэлепп из оперы в оперу рассказывает все ту же историю, историю о высокой, но сломленной душе, об отягченной совести и непобежденной красоте. Иные обвиняли Нэлеппа в бесстрастности. Но за иллюзорным спокойствием такого пения всегда скрывалось внутреннее напряжение, никогда не получающее разрядки в сценической истерике. Нэлепп пел на пределе эмоциональных сил, когда палитра чувств и палитра вокальных красок настолько соединены, что пение обнажает натянутые нервы под током высокой частоты.
Быть может, неустаревание пения Нэлеппа объясняется еще и тем, что оно, в отличие от пения многих его современников, не построено на ностальгии, не удалено от нас психологически. Главным мотивом становится не воссоздание вокальной дворянской культуры, что было так близко предшествующему поколению солистов, но тоска по утраченной чистоте. Это пение являлось одухотворяющим началом тех спектаклей большого стиля, некоторые из которых до сих пор еще идут на сцене Большого театра, но было шире прямого воплощения именно такого типа театра.
